Главная > Я хочу > Рассказы о жизни крепостных женщин. Крепостная девушка - шаловливый рассказ. Как за каменной стеной

Рассказы о жизни крепостных женщин. Крепостная девушка - шаловливый рассказ. Как за каменной стеной

Помещики брюхатили крестьянок, чтобы торговать их детьми, а на вырученные деньги ездить по заграницам

155 лет назад император АЛЕКСАНДР II, получивший от благодарного народа прозвище Освободитель, издал Манифест об отмене крепостного права. На этом закончилась «страна рабов, страна господ» и началась «Россия, которую мы потеряли». Давно назревшая, запоздалая реформа открыла дорогу к развитию капитализма. Случись она чуть раньше, у нас не было бы в 1917 году революции. А так бывшие крестьяне еще помнили, что помещики выделывали с их матерями, и простить барам подобное было выше их сил.

Самый яркий пример крепостничества - знаменитая Салтычиха. Жалобы на жестокую помещицу во множестве шли и при Елизавете Петровне, и при Петре III, но Дарья Салтыкова принадлежала к богатому дворянскому роду, поэтому крестьянским челобитным хода не давали, а доносчиков возвращали помещице для примерного наказания.
Уклад нарушила Екатерина II, только что вступившая на престол. Она пожалела двух крестьян - Савелия Мартынова и Ермолая Ильина, жен которых Салтычиха убила в 1762 году. Посланный в имение следователь Волков пришел к заключению, что Дарья Николаевна «несомненно повинна» в смерти 38 человек и «оставлена в подозрении» относительно виновности в смерти еще 26.
Дело получило широкую огласку, и Салтыкову были вынуждены посадить в острог. Все прямо как с современными Цапками. Пока преступления не приобрели совсем уж запредельный характер, власть предпочитала закрывать глаза на влиятельных душегубов.

«Нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки...» - записала потом в дневнике Екатерина II. Вывод же из всей этой истории она сделала своеобразный - издала указ о запрещении крестьянам жаловаться на своих господ.
Любые попытки крестьян искать справедливости расценивались, согласно законам Российской империи, как бунт. Это дало дворянам возможность поступать и ощущать себя как завоеватели в покоренной стране, отданной им «на поток и разграбление».
В XVIII - XIX веках людей в России продавали оптом и в розницу, с разделением семей, детей от родителей и мужей от жен. Продавали «на своз» без земли, закладывали в банк или проигрывали в карты. Во многих крупных городах легально работали невольничьи рынки, а очевидец писал, что «в Санкт-Петербург привозили людей целыми барками для продажи».
Через какую-то сотню лет подобный подход начал угрожать национальной безопасности страны. Россия проиграла Крымскую кампанию 1853 - 1856 годов Англии, Франции и Турции.
- Россия проиграла, потому что отстала и экономически, и технологически от Европы, где шла промышленная революция: паровоз, пароход, современная промышленность, - объясняет академик Юрий Пивоваров. - Это обидное, оскорбительное поражение в войне подвигло русскую элиту на реформы.
Нужно было срочно догонять и перегонять Европу, а сделать это можно было, только сменив в стране социально-экономический уклад.

Оргия после спектакля

Одним из самых распространенных развлечений дворянского общества был театр. Особым шиком считалось иметь, во всех смыслах этого слова, свой. Так, о директоре Императорских театров и Эрмитажа князе Николае Юсупове с восторгом рассказывали, что в московском особняке он держал театр и группу танцовщиц - двадцать самых красивых девушек, отобранных из числа актрис домашнего театра, уроки которым давал за огромные деньги знаменитый танцмейстер Иогель. Готовили этих невольниц в княжеском особняке для целей, далеких от чистого искусства. Издатель Илья Арсеньев писал об этом в своем «Живом слове о неживых»: «Великим постом, когда прекращались представления на императорских театрах, Юсупов приглашал к себе закадычных друзей и приятелей на представление своего крепостного кордебалета. Танцовщицы, когда Юсупов давал известный знак, спускали моментально свои костюмы и являлись перед зрителями в природном виде, что приводило в восторг стариков, любителей всего изящного».
Крепостные актрисы - предмет особой гордости владельца. В доме, где устроен домашний театр, спектакль нередко заканчивается пиром, а пир - оргией. Князь Шаликов восторженно описывает имение «Буда» в Малороссии: «Хозяин имения, похоже, действительно не привык скупиться и понимал толк в развлечениях: музыкальные концерты, театральные представления, фейерверки, цыганские пляски, танцовщицы в свете бенгальских огней - все это обилие развлечений совершенно бескорыстно предлагалось желанным гостям».
Кроме того, в усадьбе был устроен хитроумный лабиринт, уводящий в глубину сада, где притаился «остров любви», населенный «нимфами» и «наядами», дорогу к которому указывали очаровательные «амуры». Все это были актрисы, которые незадолго перед тем развлекали гостей помещика спектаклем и танцами. «Амурами» же выступали их дети от самого барина и его гостей.
Огромное количество бастардов - одна из наиболее характерных примет эпохи. Особенно впечатляет едва ли не гоголевская история о некоем бравом гвардейце, приведенная в исследовании «Россия крепостная. История народного рабства» Бориса Тарасова:
«Все решили, что славный гвардеец надумал превратиться в провинциального помещика и заняться сельским хозяйством. Однако вскоре стало известно, что К. распродал все мужское население усадьбы. В деревне остались только бабы, и друзьям К. было совершенно непонятно, как с такими силами он собирается вести хозяйство. Они не давали ему прохода с расспросами и наконец вынудили рассказать им свой план. Гвардеец сказал приятелям: «Как вам известно, я продал мужиков из своей деревни, там остались только женщины да хорошенькие девки. Мне только 25 лет, я очень крепок, еду я туда, как в гарем, и займусь заселением земли своей. Через каких-нибудь десять лет я буду подлинным отцом нескольких сот своих крепостных, а через пятнадцать пущу их в продажу. Никакое коннозаводство не даст такой точной и верной прибыли».

Право первой ночи - это святое

Подобные истории не были чем-то из ряда вон выходящим. Явление носило обыденный характер, нисколько не осуждаемый в дворянской среде. Известный славянофил, публицист Александр Кошелев писал о своем соседе: «Поселился в селе Смыкове молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель дворянства не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук преблагополучно».
Историк Василий Семевский писал в журнале «Голос минувшего», что некоторые помещики, не жившие у себя в имениях, а проводившие жизнь за границей, специально приезжали в свои владения только на короткое время для гнусных целей. В день приезда управляющий должен был предоставить помещику полный список всех подросших за время отсутствия господина крестьянских девушек, и тот забирал себе каждую из них на несколько дней: «когда список истощался, он уезжал в путешествие и изголодавшийся там вновь возвращался на следующий год».
Чиновник Андрей Заблоцкий-Десятовский, собиравший по поручению министра государственных имуществ подробные сведения о положении крепостных крестьян, отмечал в своем отчете: «Вообще предосудительные связи помещиков со своими крестьянками вовсе не редкость. Сущность всех этих дел одинакова: разврат, соединенный с большим или меньшим насилием. Подробности чрезвычайно разнообразны. Иной помещик заставляет удовлетворять свои скотские побуждения просто силой власти и, не видя предела, доходит до неистовства, насилуя малолетних детей...»
Принуждение к разврату было столь распространено в помещичьих усадьбах, что исследователи были склонны выделять из прочих крестьянских обязанностей своеобразную «барщину для женщин».
После окончания работ в поле господский слуга, из доверенных, отправляется ко двору того или иного крестьянина, в зависимости от заведенной «очереди», и уводит девушку - дочь или сноху, к барину на ночь. Причем по дороге заходит в соседнюю избу и объявляет там хозяину: «Завтра ступай пшеницу веять, а Арину (жену) посылай к барину».
Стоит ли после этого удивляться идее большевиков об общих женах и прочим сексуальным вольностям первых годов советской власти? Это лишь попытка сделать барские привилегии доступными для всех.
Чаще же всего патриархальный быт помещика был устроен по образцу уклада Петра Алексеевича Кошкарова. Писатель Януарий Неверов довольно подробно описывал жизнь этого достаточно состоятельного барина, лет семидесяти: «Около 15 молодых девушек составляли домашний гарем Кошкарова. Они прислуживали ему за столом, сопровождали в постель, дежурили ночью у изголовья. Дежурство это носило своеобразный характер: после ужина одна из девушек громко объявляла на весь дом, что «барину угодно почивать». Это было сигналом для того, чтобы жена его и дети расходились по своим комнатам, а гостиная превращалась в спальню Кошкарова. Туда вносили деревянную кровать для барина и тюфяки для его «одалисок», располагая их вокруг господской постели. Сам барин в это время творил вечернюю молитву. Девушка, чья очередь тогда приходилась, раздевала старика и укладывала в постель».

Наложница - жена соседа

Выезд помещика на охоту часто заканчивался грабежом прохожих на дорогах или погромом усадеб неугодных соседей, сопровождавшийся насилием над их женами. Этнограф Павел Мельников-Печерский в своем очерке «Старые годы» приводит рассказ дворового одного князя: «Верстах в двадцати от Заборья, там, за Ундольским бором, сельцо Крутихино есть. Было оно в те поры отставного капрала Солоницына. За увечьем и ранами был тот капрал от службы уволен и жил во своем Крутихине с молодой женой, а вывез он ее из Литвы... Князю Алексею Юрьичу приглянулась Солоничиха, говорил, что за такую лисичку ничего не пожалеет...
...Гикнул я да в Крутихино. А там барынька на огороде в малинничке похаживает, ягодками забавляется. Схватил я красотку поперек живота, перекинул за седло да назад. Прискакал да князю Алексею Юрьичу к ногам лисичку и положил. «Потешайтесь, мол, ваше сиятельство». Глядим, скачет капрал; чуть-чуть на самого князя не наскакал... Подлинно вам доложить не могу, как дело было, а только капрала не стало, и литвяночка стала в Заборье во флигеле жить».
Причину самой возможности такого положения дел объяснила известная мемуаристка Елизавета Водовозова. По ее словам, в России главное и почти единственное значение имели деньги - «богатым все было можно».
Каждый русский помещик мечтал заделаться эдаким Кириллом Петровичем Троекуровым. Примечательно, что в оригинальной версии «Дубровского», не пропущенной императорской цензурой, Пушкин писал о повадках своего героя: «Редкая девушка из дворовых избегала сластолюбивых покушений пятидесятилетнего старика. Сверх того, в одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных... Окна во флигель были загорожены решеткой, двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирилла Петровича. Молодые затворницы в положенные часы ходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирилл Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место...»
В имениях еще в течение десятка лет после манифеста Александра II в великом множестве происходили случаи изнасилований, травли собаками, смертей от сечения и выкидышей в результате избиения помещиками беременных крестьянок.
Баре отказывались понимать изменившееся законодательство и продолжали жить привычным патриархальным укладом. Однако утаивать преступления было уже невозможно, хотя наказания, которые применяли к помещикам, долгое время были весьма условными.

Цитата

Валерий ЗОРЬКИН, председатель Конституционного суда РФ:
«При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации...»

Как за каменной стеной

Узнав об отмене крепостного права, многие крестьяне испытали настоящий шок. Если с 1855 по 1860 год в России было зафиксировано 474 народных восстания, то только в 1861 году - 1176. По свидетельствам современников, долгое время после освобождения находились такие, кто тосковал по «старым добрым временам». Почему же?

* На помещике лежали обязанности по содержанию крепостных. Так, если случались неурожаи, именно хозяин обязан был покупать хлеб и кормить крестьян. Например, Александр Пушкин считал, что крепостному крестьянину живется не так уж и плохо: «Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен... Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак бедности».
* Господин имел право сам судить холопов за большинство правонарушений, кроме особо тяжких. Наказание обычно сводилось к порке. А вот государственные чиновники отправляли виновных на каторгу. В итоге, чтобы не терять работников, помещики нередко скрывали убийства, грабежи и крупные кражи, совершаемые крепостными.
* С 1848 года крепостным разрешили приобретать (правда, на имя помещика) недвижимость. Среди крестьян появились владельцы магазинов, мануфактур и даже заводов. Но такие крепостные «олигархи» не стремились выкупаться на волю. Ведь их имущество считалось собственностью помещика, и им не нужно было платить налога на прибыль. Всего-то отдавать господину фиксированную сумму оброка. При таких условиях бизнес быстро развивался.
* После 1861 года освобожденный крестьянин по-прежнему оставался привязанным к земле, только теперь его удерживал не помещик, а община. Все были скованы одной целью - выкупить у барина общинный надел. Земля, предназначавшаяся для выкупа, была переоценена вдвое, а процент за пользование кредитами составлял 6, тогда как «обычная» ставка по таким кредитам была 4. Бремя свободы оказалось для многих неподъемным. Особенно для привыкшей питаться крошками с барского стола дворни.

Русским было хуже всех
На большей части территории России крепостного права не было: во всех сибирских, азиатских и дальневосточных губерниях и областях, на Северном Кавказе и в Закавказье, на Русском Севере, в Финляндии и на Аляске крестьяне были свободны. Не было крепостных и в казачьих областях. В 1816 - 1819 годах крепостное право было отменено в прибалтийских губерниях Российской империи.
В 1840 году шеф корпуса жандармов граф Александр Бенкендорф сообщал в секретном докладе Николаю I: «Во всей России только народ-победитель, русские крестьяне, находятся в состоянии рабства; все остальные: финны, татары, эсты, латыши, мордва, чуваши и т.д. - свободны...»

Глаз за глаз
Сообщениями о насильственной смерти дворян-помещиков, убитых за жестокое обращение с крепостными, пестрит целый ряд семейных хроник дворянских родов. В этом списке дядя поэта Михаила Лермонтова и отец писателя Федора Достоевского. О последнем крестьяне говорили: «Зверь был человек. Душа у него была темная».

Вечером добрались до N-ска. В почтовой гостинице взял комнату с двумя кроватями. Хозяйка гостиницы, косясь на Аню и мальчика. – Энти тоже с Вами?
– Со мной. Баня есть?
– Нет. Воду могу нагреть.
– Может по соседству есть?– я вынул пятак и поиграл с ним
– Пойду у Семёна спрошу. Они-с вроде как у себя сегодня топили.

Семён показался мне старичком. Хотя бойкий. Всё время что то говорит.
– Банька то у мня добротная. Малёхая, да жаркая. Вы как тамось – вместе будете париться, али пока чаю попьют?
Аня опустила глаза.
– Вместе, вместе.
– Ну чё ж. За ладно. Пройдём али... как?
– Пройдём.

Изба Семёна оказалась неподалёку. Сразу с улицы чуялся дымный аромат чёрной баньки запаренной хвойным веником.
– Может, а в дом, чайку?
– Да нет. Пили уже.
– Ну, так и ладно. Ладно.

Прошли сразу к бане.
– Вот тута бадья с тёплой водичкой. Тута на камнях чугунок с горячей, значитца. Смотрите – не обожгитесь. Холодная тута. Тута в ушате и разбавлять можно. Мыло тут. Ковш. Здесь кислая водица. Ну, вобщем то, всё навроде.
Отдав тяжёлую лампу со свечой. Старик откланялся и, пообещав горячего самовару, удалился.

Черные стены баньки глотали слабый дрожащий свет и дышали жаром на соскучившиеся по теплу фигуры. В полутьме быстро разделись. Аня не глядя на меня, прикрывая одной рукой грудь быстро развела в тазу воду и, сев на корточки, придвинув к себе мальчика, стала его мыть. Я взобрался на полати с веником и стал потихоньку себя шлёпать, поглядывая вниз.

В темноте и пару, стелившемуся по полу, ничего толком не было видно, но округлые женские очертания силуэта Ани производили на меня благостное впечатление. Мальчик, видимо взяв Аню за грудь, притянув её за шею шёпотом что то сказал. Аня прыснула, быстро глянув на верх на меня, – Ты же уже большой, какое ж тебе молочко?

– А тетя Варя кормила Соню молочком и Петю, а он уже большой.
– Стой прямо, что крутишься? Петя не вырос ещё наверное, а ты уже большой.
– Я ещё маленький.
Аня снова засмеялась.
– Стой хорошо. Что говоришь то? Барин что про тебя подумает?
Мальчик оглянулся на меня.
– Что подумает?
– А то и подумает. Что маленький ты ещё, смеяться будет.
– Аня ты его помоешь, может в дом его отведёшь?

Аня опустила голову. Стала сильнее тереть мальчика, который стал похныкивать, – Жарко!
Я подумал: «Стесняется, вроде как я над ней командую, а стоит ли?»
– Ну, если хочешь, мойся и сама с ним иди.
Аня быстро глянула на меня. Показалось, что из темноты блеснули глазки.
– А то, мож пропаришь его? Да сама пропаришься? Я выйду пока, да потом помоюсь.

Вышел в дверь, придерживая рукой хозяйство. В предбаннике пахло можжевельником и дымом, прохладный воздух приятно ласкал разгорячённую кожу. В большую прямоугольную дыру над дверью просвечивала луна, наконец то выглянувшая из под туч. Фонарь в предбаннике светил ещё тусклее, чем банный. Толстая свеча с хилым фитильком скорее напоминала своим светом лампадку перед иконой.

Изнутри слышалось, – На вот ковшик с водичкой. Дыши в него...
– Мама, а попить можно?
– Холодная, горло простудишь. В доме чаю попьёшь.
Что то еле слышное шёпотом и в ответ, – Добрый, добрый. Повернись ка.

Немного погодя, я вошёл. Анюткина мокрая спина, крепкий зад и ноги как мне показалось весьма призывно розовели в слабом свете свечи.
– Ну что, Андрейка, напарила тебя мамка?
– Напарила.

Я, сделав вид, что не смотрю особо стал делать воду в тазу, затем прошёл в серёдку, сел на пол, притянув к себе таз спиной к полати, стал намыливаться. Анютка спустила Андрюшку на пол, сама полезла наверх, плеснула на камни.
– Не жарко вам, барин?
– Парься парься. Мы с Андрейкой прохладной водичкой польёмся. Да Андрюша?
Стал поливать себя и мальчика, стало действительно жарко.
– Дай ка я тебя попарю.

Повернулась животом вниз. Я подошёл и положив руку на разгорячённую спину стал водить рукой по спине и похлестывать спину веничком. Приятная истома пошла по моей руке. Голове было жарковато. Провёл рукой по заду и по ногам не переставая шлёпать веничком. Свеча освещала только бок и прижатую к груди руку. Почувствовав поднятие между ног, отвернулся от мальчика таким образом, чтобы ему не было видно.

– Жа-арко.– мальчик сидел на полу поднимая ковшик и поливая себе из него на голову.
– Ну давай, теперь я полезу.
Аня не отрывая руку от груди, слезла, блеснув в свете свечи открывшимся животиком и ногами с округлыми коленками.
Я быстро заскочил наверх подогнув ноги, дабы не было видно моей восставшей плоти, стал колошматить себя веником, не глядя вниз. Аня быстро намылила себя. Андрейка стал хныкать и просился выйти. Успокоившись, я быстро выскочил наружу вдохнуть воздуха и остудиться.

Аня чуть приоткрыла дверь, чтобы чуть остудить баньку. «Уфф, хорошо то как... Нда. Девка что надо. Здорово то как!» Вдруг вспомнил про Силантия. «Нда. Хоронят уж наверное?... Нехорошо как то. А я тут...» Печальные мысли вновь вернули меня с небес. Зашёл. Анна, сполоснув волосы кислой водичкой, быстро оделась сама и, одев мальчика, спросила: – Мы пойдём?
– Идите, идите, я тут ещё немного. Посижу.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
к следующей главе –

И. Бондарь

Барышни и крестьянки

В свою деревню в ту же пору

Помещик новый прискакал

Александр Павлович Иртеньев прибывал в состоянии глубокой меланхолии. Деревня оказалась совсем не таким романтическим местом, как это представлялось из столицы. Смолоду он поступил на военную службу, да не куда-нибудь, а в Семеновский полк старой гвардии. Участвовал в турецкой компании, где получил Георгия третьей степени и Очаковскую медаль. Однако, находясь по ранению в Киеве, попал в историю - выпорол под настроение квартального надзирателя. Дело дошло до Государя Павла Петровича. И нашему героическому прапорщику было высочайше указано: «проживать в его поместье в Тамбовской губернии, отнюдь не покидая своего уезда».

И вот, в двадцать два года оказался Александр Павлович в глуши, в окружении тысячи душ крепостных, многочисленной дворни и старинной дедовской библиотеки. Впрочем, он чтения не любил.

Из соседей буквально никого не было достойного внимания. Обширное поместье на много верст окружали земли бедных дворян однодворцев, каждый из которых имел едва полтора десятка крепостных. Дружба с ними, несомненно, была бы мезальянсом. Потому наш помещик жил затворником и только изредка навещал дальнего соседа генерала Евграфа Арсеньева. Впрочем, генерал был весьма скучной персоной, способной говорить только о славе гусаров, к которым он когда-то принадлежал.

Ближнее окружение Александра Павловича составляли камердинер Прошка, бывший с барином в походе на турок, кучер Миняй и разбитной малый Пахом – на все руки мастер – которого барин называл доезжачим, хотя псарни не держал. Нужно помянуть и отставного солдата, подобранного по пути в имение. Будучи в прошлом военным, господин Иртеньев испытывал сочувствие ко всем «уволенным в чистую» из армии.

Оный солдат из суворовских чудо-богатырей был уволен бессрочно с предписанием «бороду брить и по миру Христовым именем не побираться». Многие отставные солдаты находили себе пропитание становясь будочниками в городских околодках или дворниками. Но наш служилый, будучи хром по ранению, к такой службе был негоден и потому с радостью принял предложение нашего помещика.

Найдя сельское хозяйство делом скучным, новый помещик перевел крестьян на оброк.

Как позднее сказал наш поэт:

Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил И раб судьбу благословил.

По этой причине был любим крепостными, которые не противились интересу господина к прелестям многочисленных деревенских девок, весьма сочных телесами. Освободившись от дел хозяйственных наш герой вплотную занялся дворней. Кухарь с помощниками не вызывали нареканий, поскольку барин не был гурманом. Не возникло претензий к дворнику и лакею, а вот девичья его огорчила. Полтора десятка дворовых девок предавались безделью и всяким безобразиям. По этой прискорбной причине, новый барин решил всех девок пороть регулярным образом.

До того провинившихся секли во дворе, но возможная непогода или зимний холод весьма мешали регулярности. Будучи воспитанным на строгих порядках Императора Павла Петровича, молодой барин вознамерился исправить все, относящееся к порке дворовых людей. Прежде всего, было указано ключнице иметь постоянно в достаточном количестве моченых розг – соленых и не соленых. Старосте приказали поднять стены бани на пять венцов, без чего низкий потолок мешал замахнуться розгой. К бане прирубили новый, очень просторный предбанник и на том Александр Павлович счел подготовку завершенной.

В прирубе установили кресло для барина, а потом ключнице приказали сего же дня отвести всех девок на село в баню, поскольку барин не любит запаха мужичьего пота. На утро все пятнадцать девок были готовы к экзекуции. По новому регулярному правилу одна девка должна лежать под розгами, две очередные сидеть на лавочке возле барской бани, а остальным велено ожидать наказания в девичьей. Экзекутором был назначен отставной солдат.

Первой ключница отправила в баню Таньку, дочь многодетного кузнеца. Танька перекрестилась и вошла в предбанник, по середине которого стояла широкая почерневшая скамейка, а в углу две бадейки с розгами. Танька, дрожа от страха, поклонилась барину и замерла у порога.

– Проходи, красна девица, скидай сарафан и приляг на скамеечку – молвил солдат. Перепуганная Танька взялась руками за подол сарафана, стащила его через голову и осталась в натуральном виде . Она пыталась от стыда прикрыться руками, но Александр Павлович тросточкой отвел ее руки и продолжал созерцать крепкие стати девки. Хороша была Танька с крупными титьками, плоским животом и тугими ляжками. Для полного обозрения барин той же тросточкой повернул девку спиной и осмотрел ее полный зад.

– Ложись девица. Время идет, а вас много – торопил солдат.

Танька, которую в детстве много пороли, сразу легла правильно - ноги ровно вытянула, плотно сжала ляжки, чтобы по срамнице не попало, и локти прижала к бокам, дабы по титям не достала гибкая лозина. Солдат не стал привязывать девку к лавке. В русской порке есть некий эстетический момент, когда девка лежит на лавке свободно, ногами дрыгает и задом играет под розгами, но не вскакивает с лавки и руками не прикрывается.

– Сколько прикажите? – спросил солдат у барина.

Александр Павлович уже оценил красоту девичьего тела и имел на него виды. Потому был милостив.

– Четверик несоленых, тремя прутьями.

Столь мягкое наказание было назначено, поскольку Александр Павлович хотел уже сегодня видеть эту девку в своей опочивальне. Несмотря на милостивое наказание, Танька сразу «заиграла»: подала голос, стала дергать ногами и подкидывать круглый зад навстречу розге. Правильней будет сказать, что в этот раз Танька под розгами не страдала, а играла. Будучи высеченной, она встала, поклонилась барину и, подобрав сарафан, голяком вышла из бани, показав в дверном проеме силуэт своего соблазнительного тела.

Вторая девка, торопливо крестясь, поклонилась барину, сдернула сарафан и, не ожидая приглашения, легла под розги. Поскольку ее тело еще не обрело всей прелести девичьих статей, ей было сурово назначено два четверика солеными.

Солдат половчей приноравливался, вскинул к потолку руку с мокрой связкой длинных розг, и с густым свистом опустил их вниз.

– У-у-у!!! – вскинулась девка, захлебываясь слезами и каменно стискивая просеченный сразу зад.

У-у-у!!! – вскинулась девка, захлебываясь слезами.

– Так ее, так – говорил барин – а теперь еще раз наискось, а теперь поверху задницы. Капельки крови выступили на концах красных полос, оставленных розгами. Соленые прутья жгли белу кожу. При каждом ударе девка высоко подбрасывала зад и дрыгала ногами. Солдат порол «с умом», после каждого удара давал девке время прокричаться и вздохнуть, и только после этого обрушивал на ее зад новый свистящий удар.

– Батюшка барин, прости меня окаянную! – в голос кричала девка.

Порка третей девки удивила и мудрую ключницу и камердинера Прошку, который вертелся поблизости, дабы созерцать девичьи афедроны. Барин пожелал посечь третью девку из собственных рук и обошелся с ней весьма сурово – вломил ей в зад те же два четверика солонушек, но одним жгучим прутом. А когда искричавшаяся девка встала, ей был презентован городской медовый пряник. Поротые и не поротые девки с удивлением и завистью смотрели на барский подарок. В дальнейшем такой пряник стал желанным презентом, ради коего девки сами напрашивались под розгу из собственных рук барина, но он им не потакал.

Завершив экзекуцию и, по ходу оной, установив очередность привлекательности девок, Александр Павлович наказал ключнице, чтобы в вечеру послали Таньку в опочивальню взбивать барскую перину. Танька вошла, когда Александр Павлович уже переоделся в новомодную ночную рубаху и курил последнюю трубку. Расторопная девка принялась взбивать перину на постели, столь широкой, что на ней могли бы улечься пятеро гвардейцев Семеновского полка. Когда Танька сильно наклонилась вперед, чтобы добраться до противоположного края постели, Александр Павлович подошел к ней сзади и закинул на голову девки сарафан и рубашку. Танька замерла в этой растопыренной позе, с головой и руками утонувшими в задранном сарафане. Это предоставляло барину возможность обозревать ее телеса от пяток до самых плеч.

Жилось, конечно, по всякому, но о многом можно догадаться лишь вспомнив о том, что при любом обращении с крепостными, помещик оставался безнаказанным. Салтычиха и еще пара громких дел - это все, на что оказалось способно царское делопроизводство, и то, потому что случаи были вопиющие. А о том, что творилось в поместьях можно узнать, лишь прочитав мемуары господ, опубликованные уже после смерти. Например, госпожа Позднякова, петербургская помещица организовала у себя в поместье что-то вроде пансионата благородных девиц.

Она забирала с дюжину красивых и стройных крестьянских девочек в свою усадьбу, где педагоги учили их грамоте, манерам, танцам и всему, что положено знать благородной девице. Только вот будущее у этих девиц было не совсем благородным, как и помыслы мадам Поздняковой: лет в пятнадцать она продавала девочек. Разумных - в приличные дома горничными, а красивых - приличным господам для удовольствия. Говорят, неплохо зарабатывала помещица. Что же касается помещиков, многие очевидцы сообщают, что гарем из дворовых девок был определенным показателем статусности барина, как хорошая псарня.

Вот к примеру, рязанский помещик Гагарин как раз любил псовую охоту и молодых крестьянок. В отдельном помещении держал до десяти девушек и двух цыганок, учивших этих самых девушек песням и пляскам: видимо, Гагарин любил еще и художественную самодеятельность. Мне одному думается, что дворовых девок про их предпочтения в любви и музыке никто не спрашивал? Бывали, конечно, случаи, привлекающие внимание общественности и следственных органов. К примеру, достаточно известный генерал Лев Дмитриевич Измайлов не просто завел себе гарем из тридцати девушек, но и вполне охотно делился ими со своими высокопоставленными гостями.

Девушек, чтобы не сбежали, держали под замком, лишь изредка выводя их на прогулку. Такой, знаете ли, падишах средней полосы. Но еще более диким выглядело то, что пьяные гости Измайлова, не найдя в его гареме того, что бы им хотелось, вламывались в крестьянские избы и запросто забирали себе девушек и замужних женщин. Мужики в одной измайловской деревеньке имели дерзость отказать незванным гостям и поголовно были высечены.

Измайлову предъявили обвинения не только по делу о девушках, но и по делу о жестоком обращении с крепостными. И что, вы думаете, ему было? - да ничего: имение взяли под опеку, а Измайлов остался в нем жить. Безнаказанность помещиков порождала произвол. Еще одно громкое дело было связано с именем помещика Страшинского. Этот удалец не оставил целомудренной ни одну из своих крепостных крестьянок. Некоторые случаи были настолько вопиющими, что сегодня за них дали бы пожизненное.

Но наказали Страшинского не за это, а за то, что он дал лжесвидетельство о молодой крестьянке, сбежавшей от соседского помещика, которую он приютил у себя в спальне. А по остальным делам его "оставили в подозрении". Было постановлено отнять у Страшинского его имения, но не все они были записаны на него, так что без своего угла барин не остался.

Где помещики, там и крепостные крестьяне. Ниже приводится пара небольших рассказах об их жизни.

Судьба дворовой девушки…

В оренбургском областном архиве обнаружена подлинная купчая крепость о продаже крепостной девушки.

Купчая крепость написана на гербовой бумаге трехрублевого достоинства, на которой можно было писать сделки до 1000 руб. Выдана она 4 июля 1829 года штабс-капитаном восьмого оренбургского линейного батальона - Черняховским жене поручика двенадцатого батальона Агафье Лавровой Рещировой. В купчей указано, что Черняковский «продал дворовую свою девку Феклу Самойлову, оставшуюся в наследство после покойной его жены Елены Васильевны».

Дальше в купчей перечислены все предыдущие владельцы этой крепостной со времени последней ревизии (переписи). К жене Черняховского крепостная Самойлова попала в 1828 году также по купчей крепости от подпоручика Герасимова, а последний купил ее у титулярного советника Богданова, к которому она попала по наследству от матери. Мать же Богданова купила Самойлову у коллежского асессора Кайма, за которым девушка была записана в Казани по седьмой ревизии.

Таким образом, за 13 лет у Феклы Самойловой сменилось семь владельцев.

Из других документов мы узнаем, что в дальнейшем у этой «дворовой девки Феклы Самойловой» родилась дочь Екатерина Васильевна. Отчество совпадает с именем помещика Рещирова, который, видимо, был и отцом, так как Екатерина, оказывается его воспитанницей, а по достижения 16-летнего возраста выдается им замуж за старшего аудиторского писаря Флегонта Уханова.

Но как «незаконная» дочь крепостной, Екатерина была в то же время собственностью своей владелицы, сначала Рещировой, а после ее смерти досталась по наследству ее сестре Бибиковой. Давая соглашение на выдачу Екатерины замуж за свободного человека, Бибикова выдала ей вольную.

Интересно, что эта помещица, а владевшая «душами» крепостных, была совершенно неграмотной, даже подписались под вольной «по ее безграмотству» другие.

Свидетельница крепостного права

В доме № 72, по Пролетарской улице, живет Любовь Ивановна Князева. В этом году, 30 сентября, Любовь Ивановна будет праздновать день своего рождения.

Подумаешь - событие! Разве не привык каждый человек ежегодно отмечать дату своею рождения!

Все это верно. И, несмотря на это, дата, 30 сентября, будет не совсем обычной, так как в этот день Любови Ивановне исполнится 126 лет.

Любовь Ивановна Князева родилась 30 сентября 1809 года в селе Кузай, Бузулукского уезда. Родители ее были крепостными. В этот день помещик Скрябин записал на приход добавочную «душу».

Когда ей исполнилось 9 лет, ее отправили на птичник.

Любовь Ивановна вспоминает:

Тяжело было. На птичнике были все крупные девки, одна я маленькая. Как-то насыпала каши гусям. Откуда ни возьмись пес и давай жрать кашу. Я гоню его, а он на меня бросается. Что делать! А тут, как на грех, помещица из окна глядит.

Гони пса, дрянь!

А как же его прогнать, когда он ростом поболее меня. Разозлилась помещица, выскочила и едва косы мне не оторвала.

Когда Любови Ивановне исполнилось 14 лет, ее насилию выдали замуж за крепостного кузнеца Еремея Андреевича Князева. Вскоре их разлучили. Кузнеца отправили к соседнему помещику. Шесть лет не виделись.

Помещичья дочка Вера Скрябина стала невестой сына соседа - помещика Шотта. Ведя переговоры о приданом, родители нареченных торговались, как маклаки. Наконец, дело порешили. В качестве приданого «молодой», помимо всего прочего, получил пару рысаков, шесть борзых собак и Кузнеца Еремея Князева с женой.

Плохо жилось у помещика Шотта. Пороли за всякую малость. Чуть что, сейчас на конюшню. Жестоко попало однажды Любови Ивановне.

Муж подвел,-говорит она.

Дело было так. Вместе с мужем ее заставили класть омет. Дело было зимой. Она подавала вилами солому, а муж укладывал. В это время подъехал управляющий, Матвей Николаевич, и стал кричать на Еремея:

Ты, что же это, мерзавец, кладешь содому со снегом? Запорю!

Ерелей испугался и свалил вину на жену. Она, мол, подает солому, не стряхивая снег. Управляющий выхватил у Любови Ивановны вилы и с силой ударил ее по голове.

Даже искры из глаз посыпалась, - вспоминает она. - Глаза врозь пошли. Целый день ничего не видела.

Хорошо помнит Любовь Ивановна крымскую войну 1854-55 гг.

Англичанин и турок на нас шли войной. Как мужиков у вас брали на войну, реву было много.

Да и каждый год в селе ревели, когда рекрутов в солдаты провожали. Не шутка ведь. Полжизни в солдатах проводили. Уйдет молодым, а вернется - родители не узнают.

От своей матери, умершей в возрасте 115 лет, Любовь Ивановна слыхала рассказы о Пугачеве. Рассказы путанные, смахивающие больше на легенды, но ярко рисующие настроения крестьян в то время.

Мать моя была крепостной у помещика Приезжаева. Как прослышали баре, что Пугач с силой идет, испугались и стали сами и ребятишек своих в мужицкую одежду переодевать. Да разве скроешь обличье. Пришлось прятаться в лес. А сам помещик стал просить мужиков спасти его от Пугача. Забыл, что ни одного непоротого не было. А говорили, что Пугач с барами расправлялся круто. -Порол, вешал, головы рубил. Так бы и нашему было. Но ему выпало счастье. Лакей его посадил в мешок с мякиной и понес. А Пугач спрашивает: «Что несешь»? - «Мякину», - говорит. Так и спасся.

Несмотря на свои 126 лет Любовь Ивановна выглядит еще довольно бодро. В 1917 году она болела тифом. Получилось осложнение, и она потеряла зрение. Она очень хорошо слышит, обладает прекрасной памятью, любит поговорить о старине. Живет она вместе с 72-летней дочерью и внучками. Ее правнуки уже переженились.

Врачи заинтересовались редким долголетием Любови Ивановны. Производили медицинское обследование и установили, что организм ее вполне здоровый. Крепкое сердце, здоровые легкие, печень. Все это говорит за то, что она проживет еще несколько лет. Дочь, внучки и правнуки любовно заботятся о ней.

Источники:

К. Сальников «Судьба дворовой девушки…», « » 29 августа 1935 г.
С. Николаев «Свидетельница крепостного права», «Оренбургская коммуна» 06 августа 1935 г.

Похожие темы: